ОЛЬГА КАБАНОВА
Очень частные богословские мнения
Конференция "Язык церкви" прошла жанре академической дискуссии
Организаторы трехдневного собрания (Свято-Филаретовская московская высшая православно-христианская школа, журналы "Вестник русского христианского движения", "Континент" и "Русская речь") определили жанр своего мероприятия изысканно: "научно-богословская конференция". И в этом определении противоречия не было - участвовали в ней и замечательные богословы (например, Епископ Серафим из США), и авторитетнейшие филологи (назову только Сергея Аверинцева и Бориса Успенского), и достойные публицисты (Никита Струве, Игорь Виноградов). Прочтено было три десятка глубоких, поэтичных, умных, вдохновенных, разумных докладов о бесценном даре Божественного Слова, о сложных моментах церковной истории, о необходимости поддерживать религиозную традицию и об обязанности ее переосмысления, о трудностях межконфессионального общения и нелегких взаимоотношениях с современной культурой.
Уровень собрания свидетельствовал о существовании в отечестве живой и развивающейся религиозной и гуманитарной мысли, и это, что говорить, отрадно. Но было одно обстоятельство, позволившее кому-то из выступавших, оговорившись, назвать конференцию научно-практической. Актуальность и нерв дискуссии придавала не всегда названная, но в каждом выступлении подразумеваемая проблема. Проблема особенно болезненная именно для собравшихся, поскольку реальное ее решение никак от них не зависит. Назрела или нет необходимость вести богослужение на русском, а не церковно-славянском, решают не православные ученые и не рядовые священники. В инстанциях, где этот вопрос могут решить, сама его постановка кажется отчего-то кощунственной. В Синоде ведь не прислушиваются ни к доводам Аверинцева (заметившего, в частности, что перевод на русский необходим для тех текстов службы, которые произносятся от имени всех молящихся, ибо если человек говорит то, чего не понимает, то, значит, и не берет за свои слова ответственности), ни к доводам Успенского, напомнившего о трагических последствиях для русской церкви и общества "неловких" никоновских реформ, не говоря уже о мнении менее именитых докладчиков. Православные фундаменталисты чураются открытого обсуждения реальных трудностей церкви и отвергают, кажется, любой опыт развития традиции. Современная церковь пытается стать макетом церкви дореволюционной, хотя возвести его в натуральную величину решительно невозможно.
Священник Георгий Кочетков, а именно его многочисленные прихожане в основном составляли благодарную аудиторию слушателей, практиковал ведение службы по-русски, и эта практика вызвала почти ненависть в среде традиционалистов. То, что так необходимо именно для "простаков" (выражение Аверинцева) - сделать служебные тексты абсолютно понятными (образованному человеку с церковнославянским справиться не трудно) - видится многим опасной и дерзкой умственной затеей, праздной выдумкой книжников.
Так случилось, что Русская православная церковь за весь постсоветский и постатеистический период так и не сумела заговорить с обществом на доступном, понятном каждому языке, даже тогда, когда объяснялась по-русски. Не смогла она справиться и с накопившимися атеистическими предрассудками, так что раннеперестроечная идеализация церкви быстро обернулась равнодушием общества и демонстративной отстраненностью интеллектуалов. Диалог актуальной культуры и церкви не состоялся по взаимной неприязни сторон, не соизволивших сделать ни одного встречного шага.
Итог более чем печальный и для церкви, все более замыкающейся на собственных проблемах, и для общества, которое, осознает оно это или нет, все же нуждается в нравственном и идейном обновлении, в обращении к вечным ценностям, к христианскому опыту. Говорить об этом трудно. Слова о действительно важном для каждого человека истерлись, профанировались, омертвели. Это понимают многие - и верующие и не верующие, и во всем разуверившиеся. Так что дискуссия о языке церкви по сути своей совсем не академическая.