Церковь ждет своих реформаторов
О проблемах современного православия размышляет
философ и издатель Никита Струве
В чем, на ваш взгляд, кроется главное расхождение между устоями современного секулярного общества и идеями христианства?
- Проблему "расхождения" не надо связывать непременно с современностью. Этот вопрос стоял и во времена возникновения христианства. Он вечен. Христианство с самого начала являлось перпендикулярным разрезом к культуре, вызовом по отношению к обществу и к "современности". С другой стороны, ошибочно впечатление, что христианское общество - это нечто раз и навсегда сложившееся. Оно подвержено кризисам и переменам.
70 лет богоборчества, через которое прошло российское общество, - это, конечно, уникальный в истории факт. Общество западных стран, которое часто упрекают в отхождении от христианских устоев, от религии вообще, не сталкивалось с богоборчеством в такой обнаженной форме. Революции сотрясали и Запад. Но следом за ними наступал период реставрации.
Церковь и гражданская власть принадлежат к разным зонам, поэтому в истории они то сходятся вплоть до пагубного слияния, то расходятся вплоть до страшного противостояния. Симбиоз между Церковью и государством часто оборачивается опасностью для христианства, если не изменой. Справедливо и обратное: если государство слишком далеко уходит от религиозных истоков, ему угрожает вырождение. Христианство - это не форма
, не сосуд, который можно наполнять чем угодно, а соль земли, закваска.- Христианство - единственное мировоззрение, признающее неизбежность своего исторического поражения" Как верующий человек вы, конечно, разделяете учение Церкви, основанное на текстах "Апокалипсиса", о том, что на земле победит царство антихриста. Как увязать эти взгляды с оправданным стремлением здравомыслящих людей улучшать окружающую жизнь, совершенствовать себя и общество? Какой в этом смысл, если заранее известно, что все закончится
триумфом зла?- В Священном писании "последние времена" описаны действительно как торжество зла. Но обратите внимание, что Церковь относится к книге "Апокалипсис" с некоторой осторожностью: это единственная книга Нового завета, которая не включена в круг богослужебных чтений.
Христианство антиномично по самой своей природе. Бог - все. Но мир существует вне Его. Бог всемогущ. Но человек свободен. Бог распят на кресте между двумя разбойниками.
Иначе говоря, человек призван поступать так, как будто все зависит от него самого. Он призван стремиться к лучшему. Он призван желать процветания себе и другим. Но молиться он должен так, как будто все зависит именно от Бога, а не от него. Тот же подход уместен в отношении "Апокалипсиса". Человечеству предстоит, вероятно, пережить катастрофические потрясения. Но величайшему падению и будет сопутствовать правда, торжество Церкви, на грани времен.
- Какого толкования "Апокалипсиса" придерживаетесь вы лично?
- Слово апокалипсис значит откровение, а не что-то устрашающее. Наиболее правильным истолкованием "Апокалипсиса" будет, вероятно, то, которое приложит его ко всей истории христианства, от его зарождения до его конца. Выводить же из этого парадоксы наподобие приведенных вами - зачем что-то делать, если все закончится крахом? - есть прямолинейность, ошибка "короткого замыкания", упрощенное восприятие книги, ведущее к испугу перед историей.
В этом смысле книга метаисторична. Это не учительная книга, а книга для созерцания, книга тайного видения исторических судеб, и, уж конечно, она не может восприниматься как "руководство к действию".
- В вопросе о плюрализме демократическое общество не допускает двух мнений. Разве не кроется в этом предел свобод, которые оно провозглашает?
- Релятивизм, являющийся одной из характеристик демократии, сам по себе еще не есть тоталитарная идеология. Релятивизм по сути своей не может возвести сам себя в абсолют. Плюрализм подчас порождает сложный вопрос - вопрос самобытности. Но не быть плюралистом - значит быть тоталитаристом. И дело здесь не в
какой-то скрытой природе демократических обществ, эгоистично отвергающих всех, кто не с ними, а в том, что сегодня повсюду, по всей планете границы становятся прозрачными, само понятие расстояний становится условностью. Новая форма цивилизации, в которую мы вступаем, не является изобретением Запада, которое помогало бы ему подчинять других своей культуре. Это процесс если не естественный, то неизбежный.- И тем не менее в западных странах почти невозможно отстаивать религиозные убеждения. Тот, кто пытается это сделать, будет мгновенно занесен в список ретроградов и антидемократов
- Откуда вы это взяли?.. Христианство на Западе такое же меньшинство, как и в России. Обратите внимание на тот факт, что дехристианизация в России, где веру топтали в открытую, и на Западе, где процесс размывания христианства шел подспудно, привела к более или менее одинаковому итогу: в Церковь ходят около 5 процентов населения. Но ничто не мешает на Западе отстаивать свои религиозные убеждения. Большинство руководителей западных государств исповедует христианство (Коль, Тони Блэр, Ширак, Клинтон и другие...).
- Не кажется ли вам, что русская православная Церковь приотстала от жизни? Что ее следует реанимировать?..
- Церковь - это прежде всего люди, объединенные одной верой и одной жизнью. Она и являет собой облик общества и переживаемых им невзгод. После семидесяти лет гонений трудно требовать от Церкви сразу же оправиться и быть на высоте по всем параметрам. Реформировать Церковь извне невозможно. Церковь не является чем-то иерархичным в обычном смысле этого слова. Французский католический писатель Леон Блуа, малоизвестный в России, однажды заметил по этому поводу: святой народ дает добродетельное священство, а добродетельный народ дает посредственное священство.
Главный вопрос, который стоит сегодня перед русской Церковью, - это вопрос кадров. Церковь не есть неподвижная, застывшая форма. Она должна непрерывно себя реформировать. В ней присутствует антиномия вечного и временного. Возвышаясь над временем, она призвана хранить верность
традициям. Но рабское преклонение перед омертвелыми формами вчерашнего дня может принести ей вред, и только. Всякая попытка сакрализовать какую-то внешнюю устоявшуюся форму не только ошибочна, но и обречена.Некоторые церковные круги слепо, рьяно отстаивают неподвижность формы - в частности, что касается языка. Но разве язык может не меняться? Этот процесс происходит повсюду, во всех Церквах мира. Католическая Церковь перешла с латинского языка на живые языки. Сербская Церковь постепенно переходит с церковно-славянского на современный сербский и т. д. Если какие-то пастыри предпочитают вести богослужение на русском языке и этого желают прихожане, то неправильно, даже грешно этому препятствовать.
- Трудно вообразить обновление церковно-славянского языка, на котором ведется богослужение. Что станет с древними молитвами, неповторимыми по звучанию, неповторимыми по своей уже не словесной глубине?
- Наилучший подход заключается, на мой взгляд, в постепенном, осторожном обновлении языка богослужения. Этого мнения придерживаются и митрополит Кирилл (Гундяев), и многие члены Священного Синода. Слова, которые нам сегодня непонятны, можно выборочно заменять русскими или менее устаревшими славянскими. Слово живот при чтении можно иногда заменить на слово жизнь. Можно отбросить двойственное число и т. д. Церковно-славянский язык наших дней значительно отличается от того, которым пользовались в XII столетии. Канон Андрея Критского и целый ряд псалмов на церковно-славянском языке совершенно непонятны даже тем, кто их читает
во время службы. В других случаях, когда речь идет о самых сакральных моментах богослужения, которые вошли в плоть и кровь, от изменений нужно воздержаться.- Что получится, если каждый желающий захочет внести свою лепту?
- Каждый - это плохо. Но еще хуже, когда обрядовые реформы решаются или отвергаются сверху: тогда возможны расколы, как в XVII веке. Новые переводы, исправление старых - дело людей компетентных, но и укорененных в Церкви. Те, кто желает сохранить архаический язык, должны иметь на это право, как и те, кто предпочитает современный. В Церкви должна быть свобода, но, разумеется, не своеволие.
- Хочу сослаться на небезызвестного А. Кураева: "Нас подталкивают к "реформам" И правда - когда живой организм живет, он развивается. Но нет ощущения, что всегда эти призывы идут от людей, желающих добра Церкви, и нет ощущения, что все предлагаемые реформы пойдут на пользу".
- Общие слова. Откуда А. Кураев знает, кто желает, а кто не желает добра Церкви?.. Реформы не следует абсолютизировать. Но я считаю крайне неуместными такие меры противостояния реформам, как, например, запрет, жестокий и несправедливый, наложенный на о. Г. Кочеткова только за то, что он служил по-русски! Я встал на защиту о. Георгия Кочеткова и буду твердо стоять на своем, несмотря на нарекания, раздающиеся со всех сторон, потому что считаю, что наказание, которому он подвергается со своими двенадцатью сотрудниками - апостольское число! - есть выражение нетерпимости в Церкви, узости и, главное, жестокости. Я надеюсь, что это запрещение - которое длится уже в течение года! -вскоре будет с него снято. В противном случае Церковь долго будет страдать от последствий такой несправедливости. Когда Церковь не может устоять перед соблазном отторжения от себя ревностных, пусть даже не всегда в меру, церковнослужителей - а это случалось на протяжении всей ее истории, - то рано или поздно это бумерангом оборачивается против нее.
- Разве церковная иерархия не подобна армейской? Если нижестоящее лицо отказывается исполнить волю вышестоящего, это грозит полным развалом и в конце концов произволом власти.
- Сравнение Церкви с армией мне кажется кощунственным. Основной принцип в православии -соборность, то есть единство в истине, свободе и любви. Власть в Церкви - это власть любви. Христианство - религия любви, вот еще одна антиномия христианства. Христос от власти отказался. Епископ - председательствующий в любви, а не властвующий, как правитель или генерал.
Переход к более современному языку выходит за рамки полемики о том, нужно адаптироваться или нет к процессу секуляризации общества. Такие вопросы за нас решает время... Женатый епископат? Нужно ли его допустить, принимая во внимание, как нелегко иногда епископам преодолеть трудности, связанные с целибатной жизнью?.. Первые 7 веков знали женатый епископат, затем при широком развитии монашества их стали выбирать среди монахов. Но нет противоречащего в том, чтобы достойный семейный священник в определенном возрасте мог стать епископом. Далеко не во всех странах возродилось монашество. Духовенство католической Церкви все целибатно. Но именно это, возможно, и будет одной из причин схождения католичества на нет, что ему предсказывают. Ни для кого не секрет, что во Франции лет, например, через двадцать будет ничтожное количество священников. У нас же никогда не было целибатного священства. К сожалению, ряд возможных изменений и реформ в России был скомпрометирован "живоцерковниками", пошедшими на преступное сотрудничество с богоборческой властью. Но такая кардинальная реформа, как допустимость женатого епископата, должна решаться на уровне всей православной Церкви.
- Человеку верующему сегодня трудно быть полноправным членом общества. Это справедливо не только для России. Такому человеку тяжелее, чем другим, обеспечивать себя материально, поскольку экономическая жизнь идет вразрез с заповедями.
- Можно ли христианину быть солдатом - то есть убивать, адвокатом - то есть лгать, ростовщиком - то есть наживаться на ближнем, и т. д.?.. Не больше, чем вчера или позавчера. Для христианина это вековечные вопросы. Они врываются в нашу жизнь с римских времен, с начала христианства. И в этом нет ничего нового.
- В зарубежных русских храмах женщинам разрешается стоять на службах с непокрытой головой. В России это приводит к недоразумениям... Ваша жена, дочь знаменитого о. А. Ельчанинова, надевает, входя в церковь, платок или входит в храм с непокрытой головой?
- Для нас это не имеет абсолютного значения. Но есть правило, которого я считаю необходимым придерживаться: со своим уставом в чужой монастырь не ходят. В России, чтобы не вызывать ни у кого соблазна, следует надеть платок на голову. От этого человек не станет ни святее, ни греховнее. Когда-то мужчины и женщины стояли в храмах врозь. Теперь они стоят вместе. Придавая таким вещам чрезмерное значение, можно стать и неостарообрядцем. Мне всегда хочется спросить новейших блюстителей неподвижности обряда и его выражений: а почему вы приняли все никоновские реформы? Для староверов вы такие же изменники, какими вы хотите представить сегодня так называемых реформаторов.
- В своей привычной стихии, греховнее. Когда-то мужчины и женщины стояли в храмах врозь. Теперь они стоят вместе. Придавая таким вещам чрезмерное значение, можно стать и неостарообрядцем. Мне всегда хочется спросить новейших блюстителей неподвижности обряда и его выражений: а почему вы приняли все никоновские реформы? Для староверов вы такие же изменники, какими вы хотите представить сегодня так называемых реформаторов.
- В своей привычной стихии, во Франции, вы производите впечатление блюстителя традиций, даже несколько консервативного, который меньше дорожит собственной репутацией, чем "старыми камнями", но в России вас считают "прозападником".
- Мой дед причислял себя к очень немногочисленной в России категории либеральных консерваторов. По натуре и по складу характера я принадлежу к кругу людей, которые считают необходимым сохранять верность традициям с приятием того, что жизнь идет вперед, что традиция не должна быть инертной и застывшей. На этом движении зиждется история. Ей необходимы элементы консервативности и элементы либеральности. Что касается прозападничества, то для меня Россия - часть Запада, воспринявшая христианство в византийском обличии. В связи с этим я исходно не могу разделять антизападнических настроений, распространенных среди наших консерваторов и националистов, - в основном это комплекс национальной неполноценности.
- Вы имеете в виду фольклор, которым окружило себя монархическое движение, казаков с саблями и т. д.?
- В Ростовской области казаки занимаются лесоводством, охраной рек. Что в этом плохого? Когда я говорю о консерваторах-националистах, я имею в виду такие журналы, как "Москва" или "Наш современник", на страницах которых появлялись высказывания возмутительные, антизападнического толка. Так, в журнале "Москва" шельмованию подвергался даже св. Франциск Ассизский.
- Почему все же на вас столько нападок в России?
- Не скажу, что их много. Есть крайние течения. Одно из них представлено священником о. Александром Шаргуновым, который при своем приходе на Полянке печатает брошюры, посвященные теме "антихриста в сегодняшней Москве". Эти брошюры не имеют благословения патриарха, но и не запрещены Церковью. О. Александр Шаргунов принадлежит к ряду не совсем, я бы сказал, уравновешенных апокалиптиков, которым кажется, что зло в своем чистом виде воцарилось сегодня в Москве и, разумеется, пришло оно с Запада. Всех тех, кто эту апокалиптику не разделяет, сметают в одну кучу. Но ввиду того, что такого рода апокалиптика неизбежно соприкасается с интеллектуальной неуравновешенностью, нет ничего удивительного в том, что в одной из этих брошюр меня даже упрекают в растлении молодежи... Как на это отвечать? Вести спор невозможно. В крайнем случае можно было бы судиться. Но я считаю, что лучше не обращать внимания. За этим стоит какое-то безумие... А мой спор на богословском уровне с отцом Валентином Асмусом, который представляет правое крыло "законников", не отнесешь к нападкам.
- "Современный христианин должен быть культурным" - тезис отшельника-миссионера Ш. де Фуко. Это в некотором смысле ваше кредо?
- Однажды меня до глубины души поразило, что такой замечательный святой католической Церкви, отшельник, подвижник, аскет, проповедовавший христианство в пустынях Сахары, высказывал такую замечательную мысль. Мысль о том, что христианин должен вмещать в себя всю культуру, все творчество человека, всю историю в ее положительном, созидательном пласте, поскольку он сотворец Бога... Мандельштам говорил иначе: всякий культурный человек в наши дни - христианин. Мысль его в том, что настоящая культура сегодня может быть только в свете христианства. Все, что не имеет своим критерием Евангелия, становится провинциальным, как выражался Я. Друскин. Я придерживаюсь убеждения, что мыслить нужно положительно, даже если этот метод не исключает ошибок, как и любой другой. Отрицание в равной мере не застраховано от ошибок: вместе с водой из ванны можно выплеснуть и ребенка. Но в положительном движении, в положительном намерении будет всегда что-то доброе. А в отрицании всегда что-то злое.
- Что, на ваш взгляд, правильнее - уметь абстрагироваться от общества, не обращать внимания на его пороки и грязь, которые его переполняют, или, наоборот, уметь принимать все как есть, принимать мир как данность и пытаться жить достойно среди грязи?
- Мир соткан из добра и зла. В нашем веке общественно-историческое зло, несомненно, сгустилось. Но я не стал бы утверждать, что мир идет по пути сгущения грязи. Одновременно произошла в нашем веке и гуманизация общества. Лет 50 тому назад парижские больницы представляли собой казармы с усиленным режимом. В полицейских комиссариатах людей избивали при задержании. Теперь же больницы напоминают санатории. А ненужно жесткая практика полицией давно отброшена.
Я не думаю, что наше общество погрязает во зле. Это преувеличение. В какие-то эпохи зло, безусловно, превалирует над добром. Но это каждый может сказать и про себя самого. Абстрагирование от общества - например, посредством ухода в монашество - может быть одним из путей. Но и этот путь непременно завершается возвратом к обществу после обогащения себя касанием иным мирам, этот путь не избирается человеком ради себя. Выбор, заключающийся в неприкасании к болям, к грязи мира, делается для того, чтобы эту грязь очистить или помочь тем, кто от нее страдает.
- Бог не является виновником зла. Он создал мир идеальным, совершенным, а его несовершенства, "неудачи творения" исходят якобы не от Бога, поэтому винить Его в этом бессмысленно. Согласны ли вы с этим тезисом?
- Бог как совершенство мог сотворить мир совершенным. Но в результате свободы, дарованной человеку и мирозданию, произошло их таинственное отпадение от Бога. В таком виде, в каком мир сегодня существует, он носит на себе все эти стигматы. На богословском языке это называется первородным грехом. Но экзистенциально наш разум, наша душа бунтует против Него, потому что не всегда может понять пути, которые должны привести ее к Богу. Почему в мире так много зла? В немецких и советских лагерях в условиях геноцида это искушение было невыносимым для многих. В то же время, например в войну, перед лицом смерти, вера часто оживала. В войне меньше зла, потому что его носитель одновременно рискует своей жизнью, а в репрессивной системе, в лагерях смерти тот, кто убивает, ничем не рискует - это есть сгущенное зло. И это сгущенное зло может вызвать в душе человека огромное недоумение, а иногда и бунт, отказ от Бога.
- Не сводится ли проблема соотношения между оптимистичными настроениями общества на бесконечное процветание и предрекаемым миру концом света, между настоящим днем и будущим к тому, верим ли мы в доброе начало человека или в злое?
- Верить нужно, несомненно, в торжество добра и в добрую потенцию человека, возникающую тогда, когда человек не отходит от своего Божественного источника. Наиболее сильным апологетическим моментом в наш век является как раз полный провал безбожных государств, планов построения общества без Бога. Тот факт, что такие системы приводят к полному провалу, является, на мой взгляд, доказательством бытия Божьего или, во всяком случае, его необходимости. Что же касается благоденствия, то к нему призывает и Церковь, которая молится о благоденствии человека, о благоденствии страны, о тихом и мирном житие, а не о том, чтобы он провел свои дни в мучениях. "Благоденствие и мирное житие во всяком благочестии и чистоте подай, Господи, рабу Божию..." - это есть основная бытовая молитва Церкви о человеке. Нужно мечтать о том, чтобы Россия познала благоденствие. Вопрос в том, как пользоваться этим благоденствием. С Богом человек исполняет свое назначение. Без Бога он рано или поздно превращается в зверя.
- Вы верите умом или сердцем?
- Я думаю, что все верят больше сердцем, чем умом. Хотя диалектика и здесь сложная. В молодости Пушкин говорил про себя: "Ум ищет Божества, а сердце не находит". И ум каждого человека иногда спускается к сердцу, а сердце иногда поднимается к уму. Все люди вольно или невольно живут по знаменитому изречению Блеза Паскаля: "Le coeur a ses raison, que la raison ne connait pas" - у сердца есть свои доводы, которых не имеет разум.
Беседовал Вячеслав РЕПИН, ПАРИЖ